Личный опыт «Бассейна в голове»:
на мозге
Как я живу после операции на головном мозге
операция на мозге
«Мне распилили череп»
Болезни и последствия хирургического вмешательства — будь то рубцы или нарушение речи — бывает трудно принять как свои новые черты. Вдвойне сложно любить себя в том возрасте, когда не хочется отставать от сверстников или быть белой вороной. Леся Никитина, перенесшая в подростковом возрасте операцию на головном мозге, рассказала, с какими внутренними конфликтами ей пришлось столкнуться после этого и как ей удалось наладить отношения с собственным телом.
Мне двадцать пять и моя жизнь в целом ничем не отличается от жизни моих сверстников: много работы в будни, тусовки в выходные. Но девять лет назад мои представления о будущем были туманны. Я помню день, когда мы получили плохие новости: стояла июльская жара, пели птицы и мне очень хотелось куда-то поехать, а мама тихонько всхлипывала на переднем сиденье машины, глядя на фотографии моей головы.
Мое состояние на некоторое время ухудшилось, и после очередного обморока мы пошли на МРТ. Врачи обнаружили у меня опухоль в голове, которая блокировала циркуляцию цереброспинальной жидкости — в голове образовался целый «бассейн». Эта жидкость — спинномозговая жидкость — давила на мой мозг и в любой момент могла привести к летальному исходу. Для моей семьи лето закончилось резко — мы выстроились в контингент и стали готовиться к операции.
«Я не видела себя два месяца»
Должен признаться, что вскрытие испугало меня меньше всего. Я была отличницей, собиралась пойти в одиннадцатый класс, надо было сдавать ЕГЭ и поступать в институт. Мысль о потере года, если не больше, приводила меня в ужас. Что с моими волосами? Врач сказал, что мне придется побрить голову, а я думал, что моя жизнь сломана. Первую неделю после диагноза я почти не выходила из комнаты, не могла прикоснуться к своим волосам — они казались отвратительными, а их все равно собирались стричь, так зачем их расчесывать? Я думал, что все, что я могу сделать, это плакать и больше ничего не делать.
Ко второй половине лета я более-менее смирился со своей судьбой. В конце августа стало известно, что приближается очередь на операцию в октябре. Я пропустил первое сентября — прочитал понравившиеся книги, поел мороженого и погулял по красноярскому Академгородку. Я боялась строить планы, а врачи были осторожны в своих прогнозах: надежды на то, что операция пройдет успешно, было немного. Тем не менее, срок приближался, и я был в операционной. Это длилось шестнадцать часов: мне вскрыли череп, удалили опухоль, откачали лишнюю жидкость и наложили шунт.
«Каждый день как бэд трип»
31 октября 2008 года я проснулась в реанимации с сильной жаждой, все тело болело. У меня ужасно тяжелела голова, я не мог ей двигать, но хуже всего было то, что я не видел прямых линий: все перед глазами было разбито. Я пробыл в больнице чуть больше месяца, заново учась держать равновесие и ходить, хотя искажение изображения перед глазами сильно мешало. Я также слышал, как в голове плескалась жидкость: весь объем удалить не удалось, остаток ликвора должен был пройти через шунт. Кстати, волосы на затылке было решено сбрить, но они все равно выпадали после приема лекарств. После операции мне пришлось принимать таблетки, ставить капельницы и восстанавливать двигательные и когнитивные функции.
Я не видел себя два месяца. В больнице не было больших зеркал, и мои приоритеты были другими: идти вдоль стены в туалет было важнее, чем бродить в поисках отражающей поверхности. Когда мы вернулись домой, я не узнал себя. Это было не мое лицо, не мое тело, не мои волосы — все было чужим. Но хуже всего было то, что я росла с каждым днем. Если, вернувшись домой, я мог вместить половину своей одежды, через две недели все стало малым. Врачи, которые меня оперировали, успокоили меня, что теперь мой мозг наконец-то работает нормально и мой организм начинает вырабатывать гормоны. Но я не хотел становиться наполовину лысым и полным.
Втайне от мамы я начала худеть: сначала меня тошнило после еды, а потом я просто отказывалась от еды, думая, что если мои коллеги увидят меня в таком виде, я сразу же открою портал в преисподнюю. Я никому не показывался, не слишком часто заходил в социальные сети и отказывался ни с кем встречаться, потому что всегда можно было сослаться на «реабилитационное пребывание». Это была, наверное, моя первая ошибка: теперь я понимаю, что в этой ситуации важно общение с друзьями. Но тогда я не знал, что происходит, и каждый день был похож на неудачную поездку; Я боялась себя и других, думала, что окажусь в психбольнице или буду убита. Я не устраивал сцен; Я просто молча протестовал против всего, что меня окружало, и, конечно же, против нового себя.
Однажды хороший друг потрогал мой затылок и сказал, что уж слишком странный он на вид и ощупь и лучше никому об операции не рассказывать, — так я и сделала
Учеба помогла мне вспомнить. Оставаться в школе на второй год или не хватать времени перед поступлением в колледж, когда мои сверстники собирались стать студентами, было уже слишком. Я начал учиться на ЕГЭ. Я решил учиться на филологическом факультете, так как это была самая легкая программа обучения, поэтому я начал изучать соответствующие предметы. Тем не менее, умный бег, чтобы не отставать от одноклассников, тоже был ошибкой. Пауза была необходима, чтобы прийти в себя, понять, кем я действительно хочу стать, но мой юношеский максимализм не позволял мне этого сделать.
Учиться было сложно: если раньше я мог один раз бросить взгляд на абзац и информация сразу запоминалась, то теперь приходилось перечитывать главы по десять раз с нулевым баллом. Я все время уставала, и у меня были проблемы с речью: если раньше я могла легко выражать свои мысли, то теперь мне это удавалось с трудом. Тем не менее, я хорошо сдал ЕГЭ.
