Я много раз перечитывал в Интернете статью Кэна Мюррея «Как умирают врачи», но не разделяю мнение автора, утверждающего, что «столкнувшись со смертельным недугом, многие доктора, хорошо зная ограниченные возможности современный медицины, предпочитают отказаться от героических усилий по поддержанию своей жизни».
Да, врачи тоже люди и у них, как и у других людей, разное отношение к смерти: кто-то, понимая неизбежность, сдается и безропотно ждет неминуемого конца, другой — борется за каждый лишний час, день, год своей жизни, используя все доступные средства. Я бы, однако, не стал делать столь поспешных выводов о «многих врачах», имея в положении автора скудные и потому статистически недостоверные сведения и довольно ограниченное число наблюдений.
В своей статье д-р Мюррей приводит конкретный пример своего учителя, который, обнаружив у себя в животе новообразование, которое оказалось раком поджелудочной железы, «пошел домой, закрыл свою практику» и «отказался от химиотерапии, облучения, отказался от операции». На основании этого и других примеров автор делает вывод, что умирающие врачи «гораздо реже пользуются лекарствами» и «предпочитают уйти беспрепятственно», поскольку «знают возможности и слабости медицины». Пессимистическая статья заканчивается утверждением, что врачи «почти все хотят спокойно умереть дома», «без лишних героических и бесполезных медицинских процедур», зная, что они «умрут в одиночестве, умрут в нищете». Как следствие, многие врачи «носят специальные медальоны с надписью «не реанимировать» или делают подобные татуировки».
Честно говоря, эта статья произвела на меня головокружительное и удручающее впечатление, но в то же время посеяла семена сомнения в правдивости слов автора. Много раз в машине скорой помощи я навещал больных врачей, коллег, бывших сотрудников медучилища, коллег и профессоров, своих учителей. Да, они знали о неизлечимости своей болезни и о грядущем трагическом конце жизни, но никто из них, подчеркиваю — НИКТО — не проливал слез печали и сожаления, не паниковал, не воззвал к Всевышнему с «Господи, помогите!» он уж точно не проклинал нашу систему здравоохранения, не обвинял кого-либо в своих бедах и несчастьях и не подсчитывал, как доктор Мюррей, экономический эффект от страховых компаний. Они боролись за свою жизнь, как могли, часто прописывая себе лекарства, анализы и курс лечения.
Читайте также: Медицинский персонал шумной психбольницы попросил не проводить реорганизацию их учреждения
Живой легендой нашей медицинской школы в 1980-е годы была врач-рентгенолог N, которая диагностировала у себя злокачественный рак молочной железы. В соответствии со стандартами того времени она индивидуально рассчитывала для себя дозу облучения до и после операции и проводила ее довольно длительное время. Не только это. Через несколько лет она обнаружила образование в грудном отделе позвоночника и под вымышленным именем отправила свои снимки в Москву, в Институт Герцена. Получив запрос на метастазирование, Н., не долго думая, пересчитала индивидуальную дозу облучения и таким образом лечила себя до последнего вздоха. Все эти факты открылись только после ее смерти.
Чтобы не быть голословным, приведу еще один пример. Мой отец, доктор медицинских наук, в декабре прошлого года отпраздновал свой восемьдесят восьмой день рождения, шестьдесят пять из которых он посвятил хирургии. Ранее он работал в отделении абдоминальной хирургии, консультируя больных, читая лекции и проводя практические занятия со студентами.
Последние десять лет мой отец страдал онкологическим заболеванием, в результате которого прямо на работе перенес одиннадцать (!) оперативных вмешательств. На третий-четвертый день после каждой операции, как только он выздоравливал и вставал на ноги, переодевался в хирургический костюм в палате и надевал белый халат, шел прямо в свою палату и начинал работать. Я должен сказать персоналу хирургического и абдоминального отделения больницы, что никто из них не задавал моему отцу глупых вопросов типа «как ты себя чувствуешь после операции на…», и все они делали вид, что ничего особенного не произошло и отца нет. с работы по иным обстоятельствам. Тогда они попросили его осмотреть больного, который был очень болен, или посетить экскурсию по приходу.
После того, как болезнь вышла наружу, отец категорически отверг наши предложения переехать в наш дом и другие предложения, связанные с бытом, и до сих пор живет один в старой «хрущевке» (мать и старший брат умерли несколько лет назад). Он сам выполняет стирку, глажку, приготовление пищи и уборку. Единственное, что он разрешил мне, моей жене и сыну, это сделать ремонт в квартире. В остальных случаях он все делает сам.
Кто-то может возразить, что у него тоже есть такие близкие родственники и что в том, что я говорю, нет ничего особенного. Это вполне возможно. Но. Врач, «солдат хирургии» (как называет себя мой отец) знает о болезни все и держит руку на пульсе (динамике) процесса. За эти долгие годы он не упал духом, не сломался и не упустил шанса. Он каждый месяц делает кучу анализов, делает УЗИ, МРТ и т.д., а потом говорит: «Пора. Эта штука опять вылезла из своей норы» и ложится под нож. Он также постоянно находится на патогенетической терапии, ежедневно принимая горсть препаратов как от основной патологии, так и от других сопутствующих заболеваний.
Недавно мой отец попросил меня проводить его на кладбище, где в нашей семейной могиле покоятся его родители и мой старший брат. Он рассказал мне о процессе погребения, какую одежду следует надеть после смерти и показал эскиз надгробия. На все мои возражения по поводу нежелания все это слышать, он сказал: «Я знаю, что умираю. Мои силы постепенно покидают меня. Я, конечно, буду продолжать бороться со «скелетом», пока есть силы, но мои ресурсы не безграничны. о чем я прошу вас. Это будет моей последней просьбой к вам». Эта фраза была сказана спокойно, ни в каких минорных тонах и без единой слезы, как будто это было обыкновенное, прозаическое, обыкновенное событие, а не конец жизненного пути.
Читайте также: «Не будьте мудаками, делайте прививки»: депутат от Новой народной партии призывает к прививкам
… О клинической и биологической смерти знают все. Я слышал от коллег и также считаю, что существуют определенные детерминанты смерти, когда ей предшествует психологическое стремление, исповедь и причастие, эйфория у тяжелых хирургических больных, терминальная стадия у онкологических больных, старческое слабоумие, внезапное желание больного покинуть отделение интенсивной терапии. и вернуться домой. Кроме того, некоторые врачи в зависимости от предшествующих событий описывают разные виды смерти — торжественную и почетную, спасение, возмездие и т. д.
За долгие годы работы врачом я также пережил много разных видов смерти — быструю и медленную, тихую и кричащую, ожидаемую и внезапную. Я своими глазами видел гибель Жизни и торжество Смерти. Иногда последний появлялся незадолго до смерти и незаметно закапывался где-нибудь в боку. В другое время это выглядело бы так. Сначала ее охватил леденящий кровь холод, и она почувствовала присутствие чего-то необъяснимого, чуждого и немного пугающего. Затем, стуча костяшками пальцев о стену или пол комнаты, через закрытую дверь скорой помощи или откуда-то из-под холма, сама Госпожа Смерть появлялась — эффектно, как профессиональная актриса. Она не шевелилась, просто сидела и ждала своей очереди, грустно вздыхая и понимающе кивая черным капюшоном в ответ на реанимацию. На улице Смерть всегда была во главе разбушевавшейся толпы, кричащей: «Куда вы идете, сволочи, здесь человек умирает!» и по мере ухудшения прогноза она все ближе и ближе подходила к нам… И когда Жизнь замерла и поднялась белесая пелена, настал ее звездный час! Я никогда не забуду тот танец Смерти — он извивался, как змея; плевался звериным рыком и грохотал своими двумя сотнями кастаньет, как оркестр барабанщиков…
В моей памяти всегда есть люди — достойные уважения — которые ушли мирно, достойно, сохранив до последних секунд жизни свое человеческое лицо. Мне кажется, так должен умереть настоящий воин, настоящий солдат-медик, настоящий врач.
