Я начал резать руки где-то в 13 лет, но серьезных травм тогда не было, только царапины. Более глубокие раны появились позже, в 15 лет. Сначала из-за смерти отца и жестокого обращения в школе, потом из-за любви и безысходности. Не могу сказать, что наказывала себя, точнее, пыталась найти, куда спрятать свою агрессию.
В школе я прятала свои разрезы за длинными рукавами, а свой выпускной отмечала в свадебных перчатках до локтя. Никто ничего не знал, кроме моей матери — она была в этом с самого начала. Мама была расстроена и зла, потом извинилась, но не заставляла меня обращаться к врачу, пока я не захотел.
Я часто режу себя неосознанно, например, в пьяном виде. Но даже когда я не пил и причинял себе вред, я не могу сказать, что это было здоровое решение. Когда мне было очень плохо и не хотелось жить, к алкоголю добавляли наркотики. Были и попытки суицида. Я не пытался заменить одно другим — это было полное саморазрушение.
Я остался дома, и мои проблемы продолжались до тех пор, пока я не лежал на обочине дороги, надеясь, что меня собьет машина.
Некоторое время мне все казалось совершенно нормальным. Даже когда я протрезвел и обнаружил порезы, не было ни шока, ни удивления. Это было скорее разочарование: «Боже, я снова не мог удержаться.
После выпуска жизнь не стала лучше. Я поступил в колледж, но бросил его. Я остался дома, и мои проблемы никуда не делись — пока я не лег через дорогу, надеясь, что меня собьют. Но меня заметили. А потом, в тот же день, у меня будто случился нервный срыв, и я решил, что мне нужно срочное лечение. Так я попал в психиатрическую клинику с депрессивным синдромом.
Меня положили в больницу, куда моя мама регулярно приезжала, чтобы поддержать меня. Потом меня отпустили, но через месяц-два все вернулось — мне стало еще хуже. Может потому, что я перестала принимать таблетки, которые мне прописали дома. Позже я пошла к психотерапевту: она прописала мне 20 сеансов, но я сделала только половину из них.
Затем я вернулся в колледж, чтобы изучать другую область, которая была ближе моему сердцу. В 20 лет у меня появилась стабильность в жизни: учеба, а потом работа. Я отстранился от своих проблем, и моя жизнь постепенно улучшилась. Когда ты остаешься дома на несколько недель, как я, это просто взрывает твой мозг.
Раньше, когда кто-то видел шрамы, я врал, что попал в аварию и порезался осколком. Тогда я перестала скрывать шрамы и покрыла их татуировками. Сейчас на них почти не обращают внимания. Кто увидит порезы, тот молчит, но кто-то может сказать: «О, так ты самоубийца. Самое главное, что я сам их вижу, поэтому напоминание о прошлом остается, но сейчас оно меня не слишком беспокоит». .
Мне не нужно заменять душевную боль физической болью, когда так лучше. Однако иногда мне хочется потушить сигарету или стучать кулаком по стене, когда я нахожусь под воздействием алкоголя или триггеров. Но ничем серьезным это не заканчивается.
25 лет, клинический психолог
Моя первая стрижка была, когда мне было 16 лет. Все началось так: мне было плохо из-за проблем со сверстниками, а потом меня случайно поцарапала кошка. Я заметил, что мои мысли переключились с проблем на физические ощущения. Потом я стал делать это сам, вполне осознанно. Сначала я порезал пальцы, а затем тыльную сторону ладони. Я вообще не думала резать вены.
Однажды я недооценил свои силы и очень глубоко порезался. Пришлось ехать в больницу: я был весь в крови, надо было зашить порез. Рядом с больницей есть очень скользкие железные лестницы с какими-то булавками. Я сказал, что упал и наступил на него. Разрез был не со стороны вены, поэтому мне поверили и ничего не сказали, но только во время зашивания раны я понял, что это ненормально.
Впервые об этом узнали в школе, когда увидели меня с повязкой на руке. В результате меня преследовали еще больше. Однажды мои родители обнаружили порезы и избили меня. Парадоксально, но уже на следующий день их отношение резко изменилось — после этого случая они старались быть для меня не строгими авторитетами, а друзьями. Сейчас у нас лучшие отношения.
Я никак не пытался исправить проблему: просто ждал момента, чтобы перестать это делать. К психологу я не обращалась по этому поводу, но начала заменять порезы алкоголем и сигаретами, и в итоге злоупотребляла ими очень часто и по всякому поводу. Я обратилась к специалисту через несколько лет после того, как перестала стричься, но это было связано с постоянным беспокойством и проблемами с алкоголем.
Я перестал причинять себе вред много лет назад, и только когда я нашел им замену, мне перестали нравиться мои ужасные шрамы. Кроме того, моя специальность и порезы — это что-то крайне несовместимое. Ведь я клинический психолог. Кстати, мой выбор профессии не имел никакого отношения к тому, чем я тогда занимался. Я пошел изучать медицину, потому что любил медицинские предметы и всегда хотел быть врачом.
К сожалению, многие люди воспринимают проблемы, через которые я прошел, как ужасные, а также считают, что это сказывается на моих профессиональных качествах. У меня все еще есть шрамы, и я думаю, как их можно удалить. Зимой я их закрываю, а летом не могу, но стараюсь ставить руку так, чтобы ее не чувствовалось. Шрамы у меня очень тонкие и не выпуклые, поэтому никаким лазером их не убрать. Я жду, когда в ближайшем будущем появится какая-нибудь технология, которая поможет избавиться от позора.
Мне никогда не удавалось избавиться от алкоголя. Единственное, что мешает мне пить каждый день, это отсутствие лишних денег. Все деньги уходят на содержание моей квартиры, учебу и работу. Но всякий раз, когда представляется возможность, когда в моем распоряжении есть деньги или приходят люди, которых я знаю, я пью. И я жду этих дней, как манны небесной.
Это ужасно. Ужасно чувствовать себя таким зависимым и слабым. Но ни сеансы психотерапии, ни лечение у психиатра мне никак не помогли, к сожалению. Единственное, что мне помогло, это мир в моей жизни. Но моя жизнь такова, что она редко приходит.
